Официальный сайт Фелiчiты

УЗНАТЬ все о конвентах российской фантастики

Едем в Питер!

         Странный, надо признаться, город Санкт-Перербург. Больше трех дней я там пробыть не могу, потому что начинает напрягать, но если надолго застреваю в Москве - напрягает еще сильнее.
         Впервые Сашнева вытащила меня туда на "Интерпрессконе-2000", и мы долго бродили по городу сначала под дождем, потом я учил ее разгонять тучи, потом она их разогнала и выпустила на волю солнце - яркое, контрастное, как театральный прожектор. Тогда я понял, что Питер - это город-аттракцион, театральная декорация, луна-парк, замаскированный под мегаполис. Тогда же стало понятно, что если бы я поехал в Питер один, ничего бы не увидел, ничего бы не понял. Ну что особенного? Обшарпанные дома, грязные каналы...
         Короче, для первой прогулки в этом городе нужен проводник, который покажет то, что не видно за обыденной суетой. Причем проводник не из питерцев, поскольку они привыкли ко всему и половины не замечают. Проводник должен быть из тех, кто выживал в этом городе, боролся с ним, и у кого было достаточно свободного времени, чтобы просто бродить по его улицам, никуда не спеша и без всякой осмысленной цели. Тогда Питер раскрывает свои тайны - иногда маленькие, локальные, иногда большие, концептуальные, часто бесполезные, но забавные, а порою очень важные для понимания глубинной сути вещей и практического применения.
         Сашнева - проводник идеальный. Она достаточно романтична, чтобы все замечать, и достаточно прагматична, чтобы не принимать все это всерьез. Тогда, в мае 2000 года, она показала мне самое сердце этого города, самую его суть. Если бы не она, я бы никогда не смог написать роман "Флейта и Ветер".
         И вот снова май, мы только что провели в "Самолете" презентацию альбома "narkozaNEbudet" и снова невыносимо хочется в Питер. Зачем? Просто так. Бродить по городу, вспоминать ту первую поездку, попробовать вновь окунуться в то же самое состояние. Говорят, что в одну реку нельзя войти дважды, но если бы я все делал как говорят, я бы давно уже умер.
         Хотелось снова пройти по тем местам, которые создавали ауру романов "Наркоза не будет" и "Флейта и Ветер". По улицам, где ходили герои, по набережным каналов, посмотреть на дома, спуститься в подземный переход на площади Труда, побывать на Васильевском острове, на Смоленском кладбище, взглянуть на дом, в котором жил Лохматый. В общем, посетить места боевой славы.

         Презентация вымотала нас так, что 16 мая мы проспали добрую половину дня. А когда проснулись, не сговариваясь решили - едем в Питер. Немалую роль в этом решении сыграл замечательно прошедший концерт. Хоть мы и устали, но были несказанно довольны, а в таком состоянии всегда хочется чуда. Питер же для чудес - самое место.
         Вечером позвонил Волк (Женька Адеев, автор нашумевшего "Гремлина"). Мы забили ему стрелку на Ленинградском вокзале, собрали рюкзачок и поехали. Но поездка все никак не могла начаться. Вроде умом я понимал, что едем в Питер, а организм откликаелся на ситуацию довольно вяло. Я списал это на остатки усталости.
         Билеты взяли без всяких проблем, но тут оказалось, что мы забыли дома бумажку с адресом Гончарова, у которого собирались остановиться в Питере. Адрес Сашнева записывала под диктовку по телефону, поэтому я его даже не слышал. Короче влипли.
         Ехать домой за бумажкой - сомнительное предприятие, поскольку до отхода поезда можем и не обернуться.
         Хмуро спрашиваю:
         - Что будем делать?
         - Я помню, что они живут на проспекте Ветеранов, - отвечает Сашнева, - Номер дома не помню, но Гончаров говорили, что это желтая хрущевка торцом к дороге. Это метро проспект Ветеранов, а там еще немного на троллейбусе. Только я не помню до какой остановки. Зато помню код на двери. Еще помню, что квартира направо.
         Я вспоминаю, что Гончаров как-то сетовал на первый этаж. В общем-то данных достаточно для того, чтобы не остаться на улице.
         - А как попасть на этот проспект Ветеранов, ты знаешь? - спрашиваю у Сашневой.
         - Там есть метро такое "Проспект Ветеранов". А остановка троллейбуса как-то по армянски называется.
         - Ну и как?
         - Карту давай, - требует Сашнева.
         В течение трех минут она отыскала на схеме проспект Ветеранов, и мы узнали по какой ветке и до какой станции метро нам ехать. Узнали также, что остановка троллейбуса назвается "Улица генерала Симоняка".
         - Это армянское название? - съязвил я.
         - Ладно, - Сашнева свернула карту и сложила ее в рюкзачок. - На месте разберемся.

Ищем улицу армянского генерала.

Таких бесшабашно смелых женщин мне еще видеть не приходилось. Ее решение наконец сдвинуло мое сознание с мертвой точки, и я начал осознавать всю радость случившегося. Едем в Питер! Наконец-то у нас отпуск, черт побери! Наконец-то мы выберемся из Москвы и увидим море!
         Потом пришел Волк, и поездка началась по-настоящему . Нет, мы не сели в вагон, до посадки оставалось почти три часа, но поездка в Питер это не путь сам по себе, а особое состояние души. Поездка в Питер начинается вместе с началом чудес и разных приколов, которых в Москве не замечаешь ни при каких обстоятельствах. То есть ты еще остаешься в Москве, а Питер уже начинает на тебя активно воздействовать.
         Тут же у меня такое дежа-вю в голове - щелк! В прошлый раз, когда мы ехали в Питер, нас тоже провожал Волк. Забавно.
         - Надо чего-нибудь выпить, - предлагает Сашнева.
         Это верно. Ехать в поезде на трезвую голову - последнее дело. Я выбираю "Отвертку" - отвратительную смесь апельсинового концентрата с водкой. Сашнева эту отраву пить не может, Волк тоже. И правильно делают.
         Я открываю банку и с наслаждением делаю первый глоток. В прошлый раз на вокзале тоже была "Отвертка". И Сашнва с Волком тоже отказались хлебать это пойло. Но для меня "Отвертка" это идеальный препарат, наподобие аспирина.
         История про аспирин.
         У нас в санчасти служил доктор. Такой розовощекий прапорщик в очках. Всем попавшим к нему в ручонки он обязательно читал лекцию про аспирин, про методику его воздействия и про историю его открытия. Сам он про аспирин знал все, включая легенду про то, что этот препарат впервые был получен самим Парацельсом. Со слов доктора все мы выяснили несколько важных вещей:
         1. Аспирин является самым эффективным жаропонижающим средством.
         2. Аспирин является самым эффективным обезболивающим средством, поскольку напрямую воздействует на нервную систему, не давая проходить болевым импульсам. Кроме того, раздражая слизистую желудка, он вызывает выброс в кровь естественных наркотиков эндорфинов, по формуле напоминающих морфий.
         3. В макродозах аспирин является самым эффективным противовоспалительным средством, не уступая в этом антибиотикам.
         4. В гомеопатических (сверхмалых) дозах вызывает взрывное повышение иммунитета.
         5. Ежедневный прием аспирина уверенно и на всю жизнь избавляет от сердечно-сосудистых заболеваний, поскольку аспирин разжижает кровь и препятствует образованию тромбов.
         6. Порошок аспирина, высыпанный в дупло больного зуба, моментально парализует нерв, снимая зубную боль, а затем снимает воспаление, в том числе и гнойное, снимает флюс и возвращает больного в стройные ряды защитников Отечества.
         Сам доктор жрал аспирин, как Ельцин водку, заодно прикармливая и нас. Скажу честно - таблетка аспирина плюс лекция доктора понижали у меня жар. Две таблетки плюс лекция снимали головную боль, включая возникшую при сотрясении мозга. Три таблетки плюс лекция избавляли от любой формы простуды, включая грипп. Четыре таблетки плюс лекция, устойчиво избавляли от любых форм отравления, тошноты и поноса, включая неудобства, связанные с похмельным синдромом.
         Я даже уверен, что N таблеток плюс лекция доктора могли бы избавить человечество от СПИДа. Надо лишь точно подобрать дозу.
         Кстати, лекцию доктора можно прослушать всего один раз. У меня и теперь, без всяких лекций, аспирин вызывает тот же самый эффект, что и раньше.
         В общем "Отвертка" для меня не только и не столько алкогольный напиток, сколько детонатор некой мозговой подпрограммы. Если пью "Отвертку", значит едем в Питер. Мало того, "Отвертка" является входом в особый пространственно-психологический портал. Один раз мы с Сашневой поехали в Питер, не выпив в Москве "Отвертки", в результате попали в какой-то вообще левый город, не нашли ни одной знакомой улицы, кроме площади Московского вокзала, пробыли там пару часов и уехали. Мне же хотелось попасть в тот самый Питер, в котором мы были в мае 2000 года, так что без "Отвертки" не обойтись.
         Сашнева "Отвертку" не пьет, у нее портал находится в другом месте, а встречаемся мы с ней на выходе, уже в Питере, когда выбираемся из вагона. Волк в Питер не едет, поэтому пьет пиво.
         Поезд отходит в два часа ночи, до него еще бездна времени. Мы с Волком выпиваем, а Сашнева судорожно ищет вход в свой портал. Наконец нашла. На входе в портал красовалась золотая надпись: "Советское шампанское, цена 65 рублей". Покупаем и направляемся в скверик у "Красных ворот".
         Скверик мы нашли без труда. Правда, там не обнаружилось ни одной лавочки. Зато мы с Сашневой присмотрели у дороги автобусную остановку. А Волк в Питер не едет, поэтому пошел за второй бутылкой пива.
         Заняв позицию на автобусной остановке, я взялся открывать бутылку шампанского. Мимо, шагах в десяти, проезжают машины, поэтому бутылку из пакета я не вынимаю, опасаясь неожиданного появления милицейского патруля. По тротуару проходят редкие пешеходы. Один из них, огромный угольно-черный негр в дрэдах и яркой панаме, напоминает мне о том, что я уже вошел в портал. Негр останавливается у обочины и голосует.
         Я подумал, что если бы ниньзя были неграми, им не надо было бы мазать лицо сажей. Судя по бреду в башке, мое состояние приближается к норме. Едем в Питер! Почему-то вспоминается фильм "Матрица" и я слышу внутри себя вкрадчивый голос негра Морфея "Ты узнаешь, как глубока кроличья нора..."
         Искренне надеясь на исполнение этого обещания, снимаю с горлышка проволоку, удерживающую пробку. Негр садится в машину и уезжает. По тротуару семенит девушка на высоких каблуках. Осторожно косит в мою сторону, видимо недоумевая, почему я ковыряюсь в пакете с видом заговорщика.
         Честное слово, я этого не хотел! Пробка выскальзывает у меня из пальцев, раздается громкий хлопок и девушка исчезает за пределами видимости, оставляя в воздухе учащенную дробь каблучков по асфальту.
         Едем в Питер! Теперь я осознаю это с полной отчетливостью и наливаю Сашневой шампанское в пластиковый стаканчик. А Волк в Питер не едет, поэтому он потерялся.
         Мы прождали его минут пять, выпив треть бутылки шампанского. Волка нет. Я выдвинул идею, что мы с Сашневой слишком глубоко забрались в свои порталы, и он попросту не смог нас найти. Мы его тоже не видим, поскольку относительно нас он находится в параллельном пространстве. Сашнева эту идею отвергла, встала с лавочки, обогнула остановку и осмотрела сквер. Как я и ожидал, никакого Волка там она не увидела.
         Еще подождали, попили шампанское. Волк в Питер решил не ехать, поэтому я о нем не очень-то беспокоился - на поезд не опоздает. Надо сказать, что раньше он тоже постоянно терялся и это являлось скорее нормой, чем экстремальной ситуацией. Совсем недавно, когда мы устраивали вечеринку в "Думе", он потерялся у меня из под самого носа.
         История про то, как потерялся Волк.
         Понятное дело, что мы с Сашневой, как организаторы вечерины, должны были явиться заранее. А в помощь себе взяли Василия Мельника, на которого всегда можно положиться и Волка. Еще пришел Дима Политов, который Supervizor. Никто из них не знал где расположен клуб.
         Наш путь пролегал от площади Революции к перекрестку улиц Моховой и Большой Никитской через подземный переход. Мы с Василием Мельником несем тяжелую сумку со спиртными напитками, а Волку поручили нести бас-гитару.
         В подземном переходе я постоянно оглядывался, чтобы никто не отстал в толпе, но когда мы поднялись наверх, оказалось что Волк все же умудрился потеряться, прихватив с собой Диму Политова.
         Подождали минут пять в надежде, что они выйдут. Не тут-то было! Тогда Сашнева попыталась прочесать переход, а мы с Василием продолжали ждать Волка снаружи. На эту операцию уходит еще минут пять. Сашнева возвращается одна.
         Надо заметить, что переход на "Охотном ряду" имеет несколько выходов и все их можно наблюдать визуально. Я планомерно осматривал каждый, один за другим, но знакомую фигуру с гитарой в чехле не увидел.
         Мы подождали еще, потом Сашнева пошла в клуб, чтобы все подготовить и встретить ранних гостей, а мы с Василием остались ждать Волка.
         Прошло еще минут десять, мы пожали плечами и тоже дошли до клуба. Там я воспользовался телефоном и позвонил Волку на мобильник.
         - Алло! Ты где? - услышал я его возмущенный голос.
         Такая постановка вопроса меня несколько озадачила.
         - В клубе, - говорю. - А ты?
         - На выходе из перехода, - отвечает Волк.
         Черт дернул меня за язык спросить у какого именно выхода, но я послал черта к дьяволу и спрашивать не стал.
         - Ладно, - говорю, - Двигайтесь по Моховой и встретимся на перекрестке с Большой Никитской.
         - Понял! - ответил Волк и отключился.
         Сашнева с Мельником остались командовать парадом, а я направился в назначенное место.
         Прихожу на перекресток.
         Волка нет.
         Жду.
         Волка нет.
         Дважды прочесываю участок тротуара от перекрестка до подземного перехода.
         Волка нет.
         Снова жду на перекрестке.
         Наконец, где-то минут через пятнадцать.
         Волк почему-то идет спешным шагом по Большой Никитской без Политова и без баса.
         Только дойдя до меня он сразу наезжает:
         - Я, блин, тебе сам мобилу куплю!
         - Спасибо, не надо, - говорю.
         Волк прекрасно знает, что свои мобильники мы с Сашневой выкинули на Красной площади в новогоднюю ночь при встрече нового тысячелетия.
         - И где тебя носит? - я вспоминаю, что наезжать в такой ситуации надо бы мне.
         - Мы с Политовым искали вас в переходе.
         - А басуха где?
         - В клубе. Мы пришли сюда, встретили Митрича и решили идти в клуб, чтоб ты здесь не торчал понапрасну.
         Эта железная логика сразила меня наповал.
         - В следующий раз, - посоветовал я, - когда потеряешься, стой на месте и жди меня. Не ходи, не ищи, а просто жди. Понял?
         Судя по всему мой тогдашний совет ему в прок не пошел, поскольку тротуар, на котором мы расстались в этот раз, был пуст. Наконец Сашнева не выдержала и пошла искать Волка. Не было ее минут десять, потом гляжу - возвращаются вдвоем.
         - Ну и где ты был? - не удержавшись, спрашиваю я Волка.
         - Вас искал, - с гордостью отвечает он.

Мы сидим на лавочке, а сзади красный пунктир - орбита Волка.
         Оказывается, не заметив нас на тротуаре, он, не долго думая, вышел на орбиту вокруг сквера и неустанно обращался по ней, пока не натолкнулся на Сашневу.
         Ладно. Мы допиваем шампанское и, поскольку время неуклонно движется к закрытию метро, провожаем Волка до "Красных ворот".
         Настроение поездки в Питер наконец овладело мной безраздельно. Не знаю, обращали другие внимание или нет, но Ленинградский вокзал в Москве и Московский вокзал в Питере построены по единому проекту и почти зеркально повторяют друг друга. Они словно являются одним и тем же зданием, разнесенным на восемьсот километров в пространстве и на одну ночь во времени, как бы двумя ликами одного целого под названием "от Москвы до Ленинграда и обратно до Москвы".
         Мы с Сашневой шутим, что если кого-нибудь крепко напоить на Ленинградском вокзале, затем в беспамятстве отвезти на Московский, то он может тронуться умом, пытаясь найти туалет на знакомом месте. Дело в том, что туалеты на этих вокзалах, равно как и торговые палатки, конечно же находятся в разных местах, что даже на трезвую голову вызывает отчетливый дребезг сознания. Память подсказывает, что вроде тут должен находиться ларек с газетами, но на его месте находишь палатку с едой, лишь через пару секунд сообразив, что газеты в этом месте продают на другом вокзале.
         Наконец объявили посадку. Мы бодро выбрались на платформу и направились в самый ее конец, поскольку места нам достались в первом вагоне. Устроились на своих полках, ожидая когда тронется поезд. А у меня в голове крутилась единственная фраза: "Едем в Питер!" , слышались крики чаек и шелест волн о песок.
         Вообще, ожидание первого рывка локомотива я могу причислить к десятке самых приятных моментов своей жизни. Вспомнились слова Макаревича из фильма "Скорость" - "Мне дорог в путешествии отъезд, всегда с трудом дается возвращенье". И тут же пол под ногами дрогнул, а за окнами медленно поплыл перрон.
         Проводник выдал белье и проверил билеты. По вагону проходят люди, позвякивают стаканы в подстаканниках. Поезд набирает ход, и я до конца осознаю, что нам выдались три дня настоящего отпуска.
         Стелю постель и устраиваюсь на своей полке. Все вокруг приятно покачивается, словно бросая вызов однообразию и закостенелости.
         - Жаль, что нельзя дома сделать такую качающуюся кровать, - подает голос Сашнева.
         - Жаль, - соглашаюсь я, заворачиваясь в простынь.
         Колеса убаюкивающе гудят по бархатному пути. Сказка, а не поездка! Быстро проваливаюсь в глубокий сон.

День первый

         - Просыпаемся, просыпаемся, - громко бубнит проводник, пробираясь по вагону.
         Я смотрю на часы - полчаса до прибытия.
         За окнами хмурое небо и густая зелень. Вблизи Москвы такой нет, все же разница во влажности очень большая.
         Сашнева тоже проснулась и мы идем занимать очередь в умывальник. Когда вернулись, увидели в проплывающем за окном пейзаже высоченную антенну со множеством растягивающих тросов, на каждом из которых навешаны белые керамические шарики. Все вместе напоминает дизайнерскую новогоднюю елку сорокаметровой высоты. Красиво.
         - Почему в Москве таких антенн нет? - удивляется Сашнева.
         - Не знаю, - мне остается только пожать плечами.
         Поезд не спеша подкрадывается к Московскому вокзалу. Сразу видно - не Москва. Все другое. Воздух другой, другая глубина видимости, даже рефракция другая из-за повышенной влажности, не говоря уже о колорите пейзажа, о рефлексах от неба и других мелочах, которые мало кто воспринимает сознанием, а на подсознанке ощущают практически все. Потянулся перрон. На часах девять тридцать. Стоп.
         Мы с Сашневой в первых рядах выбираемся из вагона, и нам в лицо тут же бросается заждавшийся Питерский ветер. Я знаю, теперь он все три дня будет виться у моих ног.
         - Даже здесь морем пахнет, - довольно жмурится Сашнева, похожая на настоящую рыжую кошку.
         Я понимаю, что она говорит не о самом запахе, а о всепроникающем ощущении близкого моря. Мне давно уже не было так хорошо. Небо замазано ровным слоем серых туч, но настроение все равно праздничное. Отдохнувший мозг радостно смакует детали: вечные раскопки на территории вокзала, вздыбленный, как после обстрела, асфальт, ростовые траншеи, в которых залегли ржавые трубы. В глаза назойливо лезут надписи на торговых палатках: "Шаверма". Я уже умный, знаю, что так в Питере называют обыкновенную шаурму. Хотя, при дотошном анализе, между шаурмой и шавермой обнаруживается разница - цена шаурмы 40 рублей, а шавермы 25. О качестве сказать ничего не могу, поскольку пробовать питерский вариант хачикянского блюда не возникло желания. И еще, блин, эти окопы на каждом шагу...
         Наконец мы выбрались с вокзала и попали в начало Невского. Тут же я увидел рекламу-растяжку: "Книжный магазин на Невском". Честно говоря, меня так и подмывало зайти, проверить, как здесь лежит "Флейта и Ветер". Переборол себя, хотя маленький чертик горячо нашептывал мне в ухо: "Купи книжечку! Плохо ходить по Питеру без собственной книги! Там фотография сзади, можно ментам показать, если докопаются."
         Я не стал слушать, и он быстро заткнулся. Мы зашли в двери метро.
         Надо сказать, что метро в Питере пахнет несколько иначе, нежели в Москве. Если хорошенько вспомнить, то в середине восьмидесятых такой же запах имел и московский метрополитен, однако потом он развеялся. Почему - не понятно. А в Питере, вот, остался. Запах пыльного солидола и разогретых деталей эскалатора. Турникеты в Питере тоже другие, сделанные на европейский манер. Этот город вообще старательно копирует Европу, но получается это в довольно карикатурном стиле. С одной стороны Европа, а с другой - голая жопа.
         Еще в питерском метро другие цены на проезд. Не четыре рубля, как при покупке десяти поездок в Москве, не пять рублей, как за одну поездку, а все шесть. Сашнева покупает сразу десять увесистых жетонов из бронзы. В спину дует тугой поток ветра, словно подгоняет спешащую толпу. Я с некоторой опаской опустил жетон в щель, не зная, как автомат должен откликнуться. В Москве понятно - красный сигнал, значит нельзя проходить, а на зеленый можно. В Питере зеленый горит постоянно, что несколько сбивает с толку. Зато когда жетон проваливается в недра запирающего устройства, на панели загорается маленькая зеленая стрелка, указывающая, через какой портал надо идти.
         Я проворачиваю телом колесо турникета и встречаюсь с Сашневой у эскалатора. Эскалатор обычный, как в Москве. Зато реклама размещена на самых неожиданных местах - она висит не на щитах по стенам, а наклеена стикерсами прямо на светильниках. Причем эта реклама явно не "дикая", уж очень ее много, и никто не срывает наклейки. Сашнева решила приобщиться к питерской методике, достала из рюкзачка наш фирменный черно-оранжевый стикерс "Фелiчiта - любовь без наркоза" и наклеила на приблизившийся фонарь.
         Тут-то и проявились различия между Москвой и Питером. В Москве мы этих стикерсов расклеили граммов триста, никто на нас даже внимания не обращал, а тут народ вдруг ощутимо напрягся, и мы заметили на себе несколько укоряющих взглядов. Лично во мне проснулась совесть от этих взглядов, хотя в Москве я уже начал забывать, что это такое.
         Мы сели на поезд, идущий в нужном направлении, но оказалось, что идет он не до конца, как нам было надо, а до станции с названием "Автово". Я задумался об этимологических корнях столь странного слова, но ничего, кроме происхождения от "авто" в голову не приходило. С нами в вагоне ехали: военный моряк; подросток в наушниках, забывший о существовании внешнего мира; мрачного вида мужик; несколько женщин. Диктор объявлял названия станций. Стоит заметить, что Питер и тут умудрился отстроиться от Москвы - когда поезд прибывает на станцию, диктор объявляет не только ее название, но и название следующей, а когда отходит, диктор оповещает только о закрывающихся дверях. Непривычно.
         Я принялся разглядывать квадратично-линейную схему Питерского метро, висящую на стене. Меня до сих пор удивляет, что линии там пронумерованы, а не названы, хотя, как и в Москве, окрашены в разные цвета.
         - Видишь разрыв на красной ветке? - спрашивает у меня Сашнева. - В том месте туннель замораживали, чтобы не оплыл, а потом он все же оплыл, и теперь от одной станции до другой ходит бесплатный автобус.
         Интересно, еще где-нибудь в мире существует подобная инновация?
         Разглядываю рекламные плакаты на стенах. В отличии от Москвы в Питере их не клеят, а устанавливают в специальные рамки-держатели. Рамок, естественно, не очень много, поэтому от рекламы в глазах не пестрит. Один плакат на несколько секунд полностью овладел моим вниманием. На нем были изображены две мультяшки мужского пола и одна женского, поедающие пельмени. Слоган гласил с откровенной развратностью: "Приготовит нам жена пельмени "Снежная страна". То есть, насколько я понял в силу собственной испорченности, у них одна жена на двоих. Забавно. Наверно, мусульмане пробашляли "PR".
         Другие слоганы тоже вываливались за рамки привычного. Например на одном из плакатов было написано: "Счастье есть, оно не может не есть". При этом само "счастье" было изображено в виде ужасно толстого и лысого мужика, лет пятидесяти на вид. Мужика окружало изобилие копченых колбас "а-ля мечты маленького человека в эпоху Брежнева". Может под счастьем создатели рекламы подразумевали именно это изобилие, рассчитанное на людей во всех отношениях небогатых? Жаль, если так.
         Мое же счастье сидит рядом, имеет рыжие волосы и с улыбкой слушает мои язвочки в адрес рекламщиков. Еще я счастлив, потому что мы вместе выбрались в Питер. Теперь меня начало разносить по-настоящему, все эти мелкие различия между Питером и Москвой, накапливаясь в поле зрения, окончательно погрузили меня в атмосферу поездки. Уровень серотонина в моем организме начал стремительно понижаться, делая мир таким, каким он является на самом деле. LSD - упрощеный вариант для лохов, все равно как надувная женщина вместо всамделешной. Грубое вмешательство в естественную химию организма, который и сам по себе способен доводить себя до такого экстаза, что только держись. Надо лишь уметь чувствовать ритм пространства, ощущать его изменения и подстраиваться к ним. Питер же во всех отношениях - город глючный. Если тут еще, не дай бог, маркой закинуться, то будет вообще "Мама не горюй".
         Сонные попутчики бросают на меня хмурые взгляды, видимо моя дурноватая улыбочка весьма похожа на наркоманскую. Гляжу на Сашневу - с ней тоже все в порядке. Рот до ушей.
         Я упираюсь глазами в разорванную красную ветку метро и начинаю всерьез размышлять над сакральным смыслом этого разрыва. Сначала в мозгу застревает слово "телепортация", затем, почему-то, "комутация". Вспоминяю Лео Каганова. В моей памяти он жонглирует апельсинами на карнизе стены. Затем вспомнилась черно-белая свечка, которую Лео подарил нам с Сашневой на день рождения. Теперь я уверен, что свечка символизировала дуалистичность времени и пространства. Типа, гори оно все синим огнем. Все, мы в Питере.
         - Станция "Автово", - сообщает диктор. - "Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны".
         Выметаемся на платформу. На станции стены украшены советско-масонскими знаками, отлитыми из потемневшей от сырости бронзы. А колонны сделаны из стекла! Не все, а только три, в самом центре, но мы вышли как раз около них.
         Стекло было не гладкое, а сложно-рельефное, с выпуклыми виноградными гроздями, звездами и лавровыми ветками. И очень толстое - лишь где-то глубоко в недрах темнел металлический стержень. Я не удержался и коснулся колонны. Мне было сложно отделаться от ощущения, что она создана не изо льда. Тут же снова вспомнился туннель, который замораживали для прочности. Я долго не мог убрать ладонь с гладкой поверхности, меня прикалывало трогать лед, который не холодный, а теплый.
         Подошел следующий поезд, и мы с Сашневой сели в него. Ладонь я запачкал - на выступах стекла накопился слой пыли. Через две станции мы доехали до конечной и поднялись наверх. Куда двигаться дальше, я не имел ни малейшего представления, зато Сашнева широко шагала в своих "бульдогах", по памяти восстанавливая разговор с Гончаровым.
         - Направо, - говорила она таким тоном, словно навигационную информацию ей поставляли извне по каналам связи с не очень хорошей пропускной способностью. - Здесь, кажется, налево.
         Мы выбрались из перехода под сумрачное небо. Было ветрено, накрапывал дождь.
         - Опять дождь, - выразил я свое недовольство. - Как только мы выбираемся в Питер, обязательно идет дождь.
         - Не грузись, - беспечно отмахнулась Сашнева. - Это Легион не доволен, что несколько лет назад я вырвалась у него из когтей. Вот и гадит. Вдвоем мы ему наваляем.
         Я знаю, что Легион для нее, это некое воплощение Питера. Точнее той власти, которую город имеет над людьми. После мая 2000 года я окончательно понял, что здравого смысла в таком подходе гораздо больше, чем сумасшествия. С другой стороны, если кто-нибудь скажет, будто в тот майский день у меня самого сорвало крышу, я не стану перечить. Возможно. Но в таком случае сумасшествие оказывается намного выгоднее здравого рассудка, поскольку именно после переворота в моем сознании я стал добиваться многого из того, о чем мечтал. Безрассудочное и ненаучное понимание законов окружающего пространства, пренебрежение материальными абстракциями, вроде атомов или валентных связей, дало мне возможность иначе взаимодействовать с миром, больше ему отдавать и больше получать взамен.
         Дойдя до ближайшего киоска, мы с Сашневой отдали миру восемьдесят рублей, получив взамен полпалки колбасы, батон хлеба и банку консервов "Печень трески в масле. Изготовлена в море из свежей рыбы". Осталось найти нужный троллейбус.
         Задача оказалась проще, чем я ожидал. Опросив всего человек пять, мы выяснили, в какую сторону по шоссе следует ехать, чтобы добраться до улицы генерала Симоняка. Затем мы перешли дорогу и после опроса еще семерых узнали несколько вариантов троллейбусных номеров. Их оказалось почти столько же, сколько опрошенных - шесть. Лишь в одном случае два разных человека назвали один и тот же номер. Больше на остановке опрашивать было некого, и мы решили отправиться на нем. Тем более, что он подошел первым.
         Забравшись в троллейбус, мы представления не имели, сколько остановок нам предстоит проехать, поэтому за проезд лучше было заплатить. Достав из кармана десятку, я хотел передать ее водителю, но столкнулся с молчаливой стеной непонимания моих действий. Люди никак не хотели понять, зачем я пытаюсь отдать им свои деньги.
         Мысленно обвинив попутчиков в некультурности и туповатости, я не без труда начал пробираться к кабине водителя. Наконец это мне удалось. Дождавшись остановки, я протянул водителю десятку и с оторопью разглядел в его глазах то же удивленно-непонимающее выражение, с каким столкнулся у пассажиров.
         - За проезд, - осторожно сказал я.
         Около секунды водитель глядел на меня. В его глазах угадывалась отчаянная борьба, а по руке пробегали волны мышечного усилия, направленного в пальцы. Наконец рефлекс победил разум и водитель взял у меня деньги с загадочной фразой:
         - Хорошо, я передам.
         Я невольно скосил глаза в сторону лобового стекла, пытаясь понять, куда же еще можно передать мою десятку. Однако стекло было непроницаемым. Снова глянув на водителя, я не обнаружил отданных ему денег, равно как и интереса ко мне. В ту минуту я всерьез подумал, что Легион неким мистическим образом получает долю от суммы уплаченной за проезд в этом городе.
         Продолжая недоумевать, я вернулся через заполненный народом салон к Сашневой. Некоторые смотрели на меня, как на психа, другие старательно отворачивались, а маленькая девочка тыкала в меня пальцем и что-то неразборчиво спрашивала у мамы. Через несколько секунд по салону пробежала волна возбуждения, какая бывает, когда в троллейбус заходит контролер.
         - Что у вас? - услышал я женский голос. - Удостоверения, проездные. Показывайте.
         Обладательницу голоса в толпе видно не было. Я несколько напрягся, хотя в правильности своих действий был полностью уверен.
         - Готовим проездные! - я разглядел обладательницу голоса.
         Это была женщина лет сорока на вид в кофте и тренировочных штанах с оттянутыми коленками. Тут же мне вспомнилось, что в далеком детстве в троллейбусах тоже были кондукторы, которые отрывали билетики от длинной ленты, выползающей из блестящего аппарата. Странно, что я не понял про кондуктора сразу, тем более в московских автобусах они встречаются очень часто. Но в троллейбусах я не видел их уже очень давно.
         - Что у вас? - женщина обратилась ко мне.
         - Я за двоих водителю деньги отдал.
         - Кому?
         - Водителю.
         Меня порадовали улыбки на лицах пассажиров - хоть что-то светлое в столь хмурое утро.
         - Зачем? - недоуменно спросила женщина.
         - За проезд.
         Пауза. Улыбки пассажиров сделались еще шире.
         Мне снова довелось наблюдать борьбу разума с рефлексами. Женщина потянулась оторвать от своей ленты два билетика для нас с Сашневой, но пальцы ее плохо слушались. По московскому опыту я подумал, что наверно и за деньги она далеко не всегда отрывала билет, а оторвать его, не видя денег, казалось ей чем-то совершенно ужасным. Видимо, убедительность моего голоса показалась ей достаточным основанием, чтобы оторвать мне два билета. Я взял, радуясь восстановлению вселенского равновесия - у водителя победил рефлекс, а у кондуктора разум. В сплошной пелене туч образовался первый надрыв, солнечный луч ненадолго высветил лесопарк за окном и снова угас. Дождь перестал моросить по окнам.
         - Вы подскажете, где нам выйти? - спросил я кондуктора. - Нам нужна улица генерала Симоняка.
         - Хорошо, - кивнула кондукторша.
         За окнами было много зелени, и мы с Сашневой принялись глазеть по сторонам. С одной стороны медленно проплывал лесопарк, с другой извивалась речка и ничем не застроенный луг. Затем снова начались дома.
         На следующей остановке бросилась в глаза надпись на магазине. Когда-то это была "Булочная", но букву "У" видимо разбили разнузданные хулиганы - от нее остался только металлический кронштейн стремя горизонтальными неоновыми трубками. Вместе кронштейн и трубки были не отличимы от буквы "Е", выполненной тем же шрифтом, что и остальная надпись.
         - Белочная, - улыбнулась Сашнева.
         Она тоже заметила. Она вообще все замечает вместе со мной, или чуть раньше. Мы с ней настроены на одну волну, это точно. Недаром родились в один день.
         Затем мы проехали длинный бетонный забор, расписанный графити. Наконец кондуктор предупредила нас, что на следующей выходить.
         Троллейбус со скрипом выгрузил нас на улицу и уехал.
         Действительно, почти у самой остановки мы обнаружили желтую хрущевку торцом к дороге.
         - Кажется это то, что нужно, - предположила Сашнева.
         Мы выработали простую систему проверки - набирать код на двери и смотреть, сработает или нет. Если сработает - оно, если нет... Мы подошли к первому подъезду и Сашнева нажала нужные кнопки. Дверь тут же открылась.
         Я помнил, что у Гончарова первый этаж, Сашнева уверяла, что дверь направо. На распределительном щите кто-то написал фломастером "Гриндерсы" и "Бульдоги" - круто!". Сашнева довольно щурится и нажимает кнопку звонка. Ей хорошо, у нее "бульдоги".
         Я уже точно уверен, что мы не ошиблись дверью. Питер очень любит подкидывать такие мелкие забавные знамения, играть числами, строчками реклам, именами, фамилиями и прочими знаками, причем почти всегда они подходят к реальным событиям, как код к двери. Один из таких приколов мне рассказал режиссер, который сначала пытался снять "Наркоз", а теперь пытается снять "Флейту и Ветер". Оказывается, на Васильевском острове, в доме номер 13 по Малому проспекту, в квартире номер 13 живет его знакомый по фамилии Чертов.
         Никакой реакции на наш звонок не последовало. Мы призадумались.
         - Наверно дома никого нет. - Не смотря на восхищение Питером, настроение у меня несколько пошатнулось.
         Снова в оконное стекло брызнул дождь.
         - Нашел из-за чего грузиться, - отмахнулась Сашнева. - Подождем. Может они в магазин вышли.
         Я перестал грузиться. Мы ведь в Питере, скоро доберемся до моря и вообще у нас отпуск. Капли воды соскользнули по стеклу, как символы по экрану в фильме "Матрица", через тучи снова пробился солнечный луч.
         Щелкнул замок, дверь приоткрылась, и мы увидели Гончарова. Вид у него был малость растрепанный, но довольный, как у кота, навернувшего горшочек сметаны.
         - Привет! - поздоровался он.
         - Привет! - мое настроение резко подскочило, как столбик погруженного в кипяток термометра.
         - Мы вас не разбудили? - хитро поинтересовалась Сашнева.
         - Нет, - несколько смущенно ответил Гончаров.
         Из дальней комнаты выглянула Мазова и приветливо махнула рукой.
         Следующие полчаса мы посвятили экскурсии по пятикомнатной квартире Гончарова и Мазовой. Я впервые в жизни увидел комнату, специально отведенную под библиотеку. Затем мы позавтракали, употребив остатки красного вина, оставшиеся после какого-то пиршества. Позиция туч на небе к этому времени здорово пошатнулась, свет солнца все чаще и чаще начал пробиваться к земле.
         После завтрака мы устроились в гостиной и принялись разрабатывать стратегию и тактику отпускного времяпровождения. К тому же у нас с Сашневой в Питере было несколько дел, для решения которых следовало встретиться с Василием Владимирским. Дела мы решили отложить на завтра, а сегодня намеревались добраться до островов. Имеются ввиду Каменный, Крестовский и Елагин острова. На Васильевском мы были в прошлый раз, и Сашнева настойчиво рекомендовала мне посетить именно указанный архипелаг.
         - Там клево! - уверяла она.
         Я ей доверяю, поскольку более чем за два года знакомства у нас обнаружилось удивительное сходство вкусов. Гончаров с Мазовой предложили пойти всем вместе. Я был рад, поскольку мне очень хотелось посмотреть на Питер глазами самих питерцев. Забегая вперед скажу, что получил от этого похода массу эмоций, а также он оказался весьма познавательным.
         Гончаров предложил добираться в город не на троллейбусе, а на электричке. Нам было все равно. Выбравшись из дома, мы пересекли дорогу и направились по грязюке через дворы. Сашневой хоть бы что, она в "бульдогах", Гончаров с Мазовой вообще разницы между асфальтом и грунтом не замечали, а я, в своих картонных туфельках, чувствовал себя неуютно.
         Мы пробирались через грязь, рассеченную следами протекторов, через заваленные камнями лужи, в которых отражалось лохматое небо, иногда попадался асфальт. Меня поразило обилие во дворах фруктовых деревьев. Ими было засажено все пространство между домов, все они цвели белым или розовым цветом, источали приятнейший аромат и устилали грязь ковром лепестков. На ходу Гончаров рассказывал об особенностях питерской окраинной архитектуры. Лекция показалась мне в высшей степени интересной, Гончаров со знанием дела оперировал номерами проектов и годами застройки, изредка Мазова его поправляла, он рассказывал об удобствах и недостатках каждого дома так, словно жил в каждом из них. В конце концов я поинтересовался, откуда ему столько известно.
         - Мы же квартиру недавно покупали, - объяснил Гончаров. - Столько вариантов пересмотрели, ты себе даже представить не можешь.
         Минут через двадцать мы добрались до железной дороги. Купили билеты, ознакомились с расписанием и вышли на платформу.
         Странно, но платформа и окружающее пространство до боли напомнили мне Крым. Растительность имела явные южные черты, а пространство в сторону Пулково было похоже на Качу. Только моря не было видно, хотя во всем ощущалось его присутствие.
         Электричка быстро донесла нас до Балтийского вокзала. Нам пришлось зайти в здание, поскольку Гончаров рекомендовал приобрести обратные билеты заранее. Изнутри вокзал напоминал место совершения террористического акта - вздыбленное покрытие под ногами, торчащие из стен арматурные когти, выбитые стекла.
         - Ремонт, - лаконично пояснил Гончаров.
         Такая методика ремонтных работ меня по-настоящему впечатлила. Это нисколько не было похоже на веселые игры московских водопроводчиков. Здесь чувствовался размах и монументальность. В руинах властвовал ветер. Мы купили билеты.
         Еще я отважился купить пирожок с капустой, о чем не пожалел. Вскоре выяснилось что пирожки с капустой в Питере совершенно особенные, я бы смело причислил их к когорте питерских достопримечательностей. Ради эксперимента я покупал пирожки с капустой везде, где они попадались мне на глаза, и везде они оказывались одинаково хороши, свежи, в тесте чувствовался отчетливый привкус творога, капусты внутри было много, и на вкус она была как раз такой, какой и должна быть капуста внутри пирожков.

         Мы предполагали пройти по материковой части, через площадь Труда, затем перебраться по мосту лейтенанта Шмидта на Васильевский остров и, не углубляясь в него, перейти по Биржевому мосту на Петроградку, а там уже и до островов не далеко. На том, чтобы не углубляться на Васильевский, строго настояла Сашнева.
         - Увязнем там, - со знанием дела говорила она. - Глючнее Васьки места нет.
         Я это знал по прошлому походу на Васильевский. Место действительно глючное, обладающее особой притягательной аурой. Люди нервные ощущают там непонятное беспокойство, но на нас с Сашневой остров действует подстегивающе. Главное - не забыть выпить пива. Иначе последствия могут оказаться непредсказуемыми.

Материковая часть.

         Названий не помню. Можно, конечно, дотянуться до карты Питера и написать название каналов и улиц, мостиков и площадей, но тогда текст не передаст того вихря противоречивых эмоций который меня охватил. Для меня переход по материковой части превратился в постоянно меняющиеся узоры калейдоскопа, связанные сложной нелинейной зависимостью, пронизанные ветром, какого больше нигде не бывает и без всяких побочных эффектов.
         Ветер в Питере совершенно особенный. Он рождается над водной стихией и несет в себе ее часть вместе с собственной силой. Вода и ветер в Питере - символы дуалистичности мира, символы противоположных начал, их борьбы и единства. Ветер пахнет водой, вода ветром.
         Есть люди, которые ветра не переносят. Но им лишь кажется, что это физическое состояние. На самом деле они, люди практичные, твердо стоящие на этой земле, хотя и не чуждые сложных сфер, ощущают могучее воздействие стихии, но противятся ей всеми силами организма. Поэтому ветер не может войти к ним внутрь, добавить свою силу к их жизненной силе. Он лишь холодит их, треплет одежду и неприятно гремит в ушах. Было время, когда и я не любил ветер, но теперь у меня с ним особые отношения.
         Мы вышли на какой-то старинный мост и фотографировались на его фоне. Когда я снимал Сашневу, в кадр попал красный трамвай. У нее с трамваями такие же отношения, как у меня с ветром. Иногда мне кажется, что мы оба больны на всю голову, но это меня мало тревожит. Около моста сходятся к каналу две улицы. Первозданное Пространство не позволило сделать их параллельными, свело, будто в неэвклидовой геометрии. Дом на углу этих улиц похож на утюг. Петр расчертил карту прямыми линиями проспектов, но болота и сыпучий песок оказались сильнее его несгибаемой воли. Они свернули улицы, как Петр, говорят, мог свернуть кочергу.
         Мы направились вдоль канала, мимо нас проезжали, звеня, трамваи. Ветер креп, дул с залива, пел, как флейта на срезах торчащих из земли труб. Меня начало разносить. Я захотел убрать тучи и они начали расступаться. Сашнева была в восторге, а Мазова сказала, что такой же фокус получается у нее в Москве. Чижику из Сашневского "Наркоза" кто-то из критиков дал прозвище Мастер Погоды. Восторг, поднимающийся во мне изнутри, растянул мой рот в дурноватую улыбку, убрать которую было выше моих сил.
         Ветер гнал воду с залива. Волны в каналах пошли на попятную.
         - Будет наводнение? - спросил я у Сашневой.
         - Больших наводнений после строительства дамбы уже не бывает, - огорчил меня Гончаров.
         - Ну хоть маленькое?
         - Если ветер не переменится, вода может подняться на метр, - поняв мое состояние, сказала Мазова.
         Я мысленно попросил ветер не меняться. Стихия ощутимо напирала на город, пространство трещало, как поверженное знамя в руках победителя.
         - Легион надувает щеки, - высказала свое мнение Сашнева.
         С ней я согласен почти всегда.
         Тучи мчались над городом, похожие на кадры ускоренной съемки. Морем пахло так, что у меня голова пошла кругом. Я не знаю, куда мы шли - вел Гончаров.
         Я заметил, что Сашнева тоже говорит с ветром. Мысленно. Но, судя по ее лицу, она им не повелевала, она с ним советовалась. Не смотря на сходство в наших мировозрениях есть и отличия.
         - Надо выпить, - сказала она.
         Я не был уверен, ее это мысль, или ветер нашептал ей то, с чем она согласилась.
         - Пива? - спросил я.
         - Нет, шампанского.
         Пошли искать. Нашли быстро, в угловом магазинчике. Взяли.
         Гончаров сообщил о каком-то скверике, в котором можно распить бутылку. Нам все равно где - мы гуляем.
         Тучи снова закрыли небо. Мы с Сашневой взялись за руки, чтобы ветер не разнес нас в разные фильмы. Здесь пролегла граница - Мазова и Гончаров остались в одной реальности, а мы с Сашневой немного в другой, хотя продолжали идти рядом. Реальности стали отходить друг от друга, как отколовшиеся куски льдины. Я знал, что через некоторое время мы с Сашневой перестанем понимать Гончарова и Мазову. Но пока еще нормально.
         Мы шли вдоль канала и вдруг увидели на другом берегу огромный портал. В этом месте канал представлял собой нечто вроде Т-образного перекрестка - основное русло шло прямо, а часть воды под прямым углом уходила в портал и терялась в схождении перспективы. Вход в портал преграждала цепь с надетыми на нее автомобильными покрышками.
         Зачем надо было строить грандиозное архитектурное сооружение в таком странном месте, для меня осталось загадкой. Но таких загадок в Питере - пруд пруди. Сквер, обещанный Гончаровым, находился напротив портала. Лавочек там не обнаружилось, зато обнаружилось несколько толстых пней, на которых мы и заняли позицию.
         - Надо поскорее выпить, - торопила меня Сашнева, пока я откупоривал шампанское.
         Тучи проносились над головой, как табун пегасов. Ощущение надвигающейся мощи наполняло воздух все сильнее, а у меня никак не получалось откупорить бутылку, поскольку проволочка обломилась и я не мог ее размотать.
         - Это Легион не хочет, чтобы мы от него отстроились, - говорит Сашнева.
         Мазова нервно хихикнула, Гончаров протянул мне нож.
         - Сталь нормальная? - спросил я, вынимая лезвие.
         - Нормальная.
         Я поддеваю проволоку и пытаюсь разорвать острием, но оно изгибается, словно из пластилина. Пришлось просунуть нож глубже и использовать лезвие, как рычаг. Проволока не поддавалась, лезвие пошло волнами и исказилось как отражение на вздыбленной ветром воде.
         - Сталь хреновая, - сообщаю я.
         - Дай сюда, - усмехается Гончаров, отнимает у меня бутылку с ножом и пытается повторить мои манипуляции. С тем же успехом.
         Бутылка вернулась ко мне. К этому времени тучи налились свинцовой тяжестью и потянули к земле мохнатые щупальца. Наконец проволока лопнула, и я начал вытягивать пробку. Она оказалась не пластмассовой, а пробковой, как у вина, только грибовидной формы.
         - Не отломи шляпку, - предостерегает меня Гончаров.
         Я чуть взболтал шампанское, чтобы газом вышибло пробку.
         Хлоп! Вино вместе с пеной полилось в подставленные одноразовые стаканчики. Мы выпили понемногу, налили еще. Щупальца на тучах пропали, стало заметно светлее.
         Я никогда не думал, что вчетвером с одной бутылки шампанского можно так набуздыряться. Видимо важен не столько напиток, сколько намерение. Мы покончили с вином и Сашнева пошла исследовать пространство за близлежащей аркой. Ее не было минуты три, затем донесся радостный крик, подхваченный звонким эхо:
         - Круто!
         Мне не терпелось выяснить, что там такое. Оказалось действительно круто - за аркой начинался довольно большой внутренний двор, в него не выходило ни одного подъезда, лишь окна. Войти и выйти можно было только через эту самую арку. Посреди двора стояла трансформаторная будка и росли кусты цветущей сирени. Мне бросилось в глаза, что внутренний двор оказался значительно уже, чем тот, в котором мы пили шампанское, хотя по всем законам геометрии и архитектуры ширина обоих дворов, примыкающих к одной прямой набережной, должна быть одинаковой.
         - У домов вдоль набережной разная толщина, - объяснил Гончаров. - Поэтому и дворы разной площади.
         Да, с геометрией в Питере точно проблемы. Живи здесь Эвклид, он написал бы другие постулаты. Надо будет узнать, бывал ли в Питере Лобачевский.
         Пьяные и веселые мы двинулись дальше. Гончаров предложил заглянуть по дороге в один комиссионный магазинчик. Мазова принялась красочно и многословно описывать достоинства комиссионной торговли Санкт-Петербурга, при этом она демонстрировала надетую на себя одежду и радостно называла цены.
         Магазинчик оказался действительно недалеко, мы распахнули дверь и вошли внутрь. Помещение больше всего напоминало музей. Пахло как в музее, посетители говорили тихо, а выставленные на продажу вещи своей ветхостью и допотопностью напоминали музейные экспонаты. Моя с Сашневой реальность окончательно отделилась от реальности Гончарова и Мазовой - мы бросились к витринам разглядывать настоящий синоби-гатана в стиле Тёкуто, а они столь же проворно принялись ворошить висящую на плечиках одежду.
         Надо сказать, что синоби-гатана - не самое часто встречающееся в России оружие. Тем более прямой (стиль Тёкуто). Тем более с квадратной цубой. С черной. Ножны и рукоять тоже были черными, причем не по-лоховски блестящие, а сделанные из кожи-выворотки. Это такое же оружие, каким владел Сергей во "Флейте и Ветер". Это оружие людей, которым, в отличии от самураев, плевать было на все условности и кодексы чести. Я загляделся. Интересно, кто в Питере мог сделать муляж синоби? Почему не катана, который гораздо лучше раскручен? Продать катана было бы легче.
         Рядом на витрине лежали часы, старинные и прикольные, на полках стояли древние эбонитовые телефоны, бабинные магнитофоны и ламповый приемник "ФЭД-Аккорд".
         - О, меч Сергея! - усмехнулся у меня за спиной Гончаров.
         - Это муляж, - покачал я головой и подумал про себя, что Сергей свой меч никогда бы не выставил в комиссионку.
         Мы вышли на улицу и направились дальше. Недалеко от площади Труда я заметил в торце здания огромный застекленный балкон, похожий на фонарь бомбардировщика времен второй мировой войны. Этот балкон в торце был единственным и находился на самом верхнем этаже.
         - Здесь был госпиталь, - пояснил Гончаров. - Тогда не было ярких светильников в операционных и такие фонари использовались для освещения операционного стола солнечным светом.
         Наконец мы добрались до площади Труда. Я показал Гончарову и Мазовой место на набережной канала, откуда можно увидеть летящий трамвай. Два года назад мне это место показала Сашнева. Отсюда начали свою прогулку Сергей и Иннна. Ветер дул крепко, Мазова начала мерзнуть. А у Сашневой от ветра взгляд сделался лучистым и ярким, меня тоже разносило конкретно. Я взял ее за руку и мы почти бегом побежали в подземный переход, туда, где живет дух Адмиралтейского канала.
         Раньше на этом месте действительно протекал канал, затем его засыпали и построили подземный переход с doom-овской телепорташкой посередине. О канале напоминают две арки. Через одну можно выйти, а другая заложена камнем. Когда мы с Сашневой были здесь прошлый раз, мы оба ощутили присутствие духа воды, хотя про канал ничего не знали. Тогда на стене не было мемориальной таблички, рассказывающей эту историю. Мы думали, что вода ощущается через стену, за которой протекает Крюков канал. Теперь же, возможно из-за этой таблички, дух воды в переходе окреп и ощущался намного отчетливей. Мы сфотографировались в столбе света из телепорташки. Хотелось ею воспользоваться, но никто из нас не знал нужного заклинания и места, куда она выведет. Решили не рисковать, а то выбросит где-нибудь на Лисьем Носу.

Васильевский остров

         На мосту Лейтенанта Шмидта я хотел сфотографировать Памятник Звездолетчикам, но он оказался забран строительными лесами. Его ремонтировали по случаю приближения Дня города. Гончаров меня успокоил, сказав, что обелиск не всегда остается на пленке, а только в самый солнечный день. На самом деле он прав, так что я зря горячился.
         Зато я постоял на мосту, закрыв глаза и подставив лицо ветру. Он напирал не по-детски, Нева вздыбилась и отчетливо пятилась назад. Уровень воды начал подниматься. Сашнева балдела, глядя на схватку стихий.
         Затем мы добрались до потрепанных ветрами египетских кисок и сфотографировались с ними. Сфинксы знают все о будущем, но молчат, как пленные партизаны на допросе в гестапо. Это уже Васильевский остров, здесь власть человеческой воли практически равна нулю, и ее хватает только на то, чтобы выбирать нужное направление для движения. Да и то не всегда. Поэтому на Ваське ходят трамваи. Если бы человеческая воля значила здесь чуть побольше, я бы поговорил с кошаками и вступил с ними в дискуссию о судьбе. Хотя нет, они бы принялись доставать меня своими загадками, а я не силен в их отгадывании.
         Сашнева рвалась на острова и стонала, что если пойдем на Ваську, то на острова точно не успеем, но я все же уговорил Сашневу попетлять по линиям и проспектам - мне хотелось сфотографировать лабораторию Лысого, куда Инна и Светка ходили на экскурсию в первой главе. Мазова с Гончаровым отнеслись к этой идее со скепсисом, но смиренно потащились за нами на 8-ю линию. Никто не верил, что на самом деле существует это "Монтажное управление специализированное". После разгрома, который учинили здесь Дворжек, Деня и следователь Терентьев, мало что изменилось. По крайней мере вывеска осталась той же. Я ее отснял для неверующих.
         Лысый мне этого не простил. Так, гад и не пустил нас в тот день на острова. Мало того - загнал нас черте куда. Мы промахнули мост, долго шли по пыльному по проспекту и были облаяны собакой. Мы спрашивали дорогу у прохожих, они нам показывали то туда, то сюда, в конце концов мы вышли к метро "Приморская", изрядно уставшие. Зато оттуда наконец стало видно море.
         - В конце проспекта лишь вода и небо, - процитировала Мазова строчку из песни Фелiчiты.
         - Про это место и писано, - вздохнула Сашнева. Наверное, Чижика вспомнила.
         Здесь действительно было так. Мы спустились в метро и вернулись домой.

Продолжение следует.

Хостинг от uCoz